Вечерній звонъ : повѣсти о любви

158 — На именинахъ, говорю, въ честь „Матери Елены и царя Константина" избиты. За неосторожное словоупотребленіе. Приподнялся, сѣлъ, сморкаться кровью сталъ. „Будьте, говоритъ, свидѣтелемъ!" — Помириться, говорю, слѣдуетъ, а не заводить скандалу. — Подобныя вещи, говоритъ, не забываются. Я не позволю, чтобы посторонняя рука касалась безнаказанно человѣческой личности. Государство должно гарантировать неприкосновенность и только у насъ... И началъ государственное устройство наше кастерить! — Водицы, говорю, выпейте... Пилъ, пилъ... я даже побаиваться началъ, не опоитьбы человѣка. Конечно въ нутрѣ пожаръ душевный и тѣлесный, — горитъ человѣкъ. Напился, всталъ и спрашиваетъ: — А что, очень замѣтно? — Да, говорю, шила въ мѣшкѣ не утаишь. Однако, надо имѣть въ виду, что теперь ночь и всѣ кошки сѣрые. А мѣры слѣдуетъ принять: зайдите попутно ко мнѣ: свинцовой примочки дамъ и пасты цинковой. Отъ побоевъ превосходно. Въ три дня благообразіе возвратите... А онъ головой замахалъ: я этого, говоритъ, не прощу, я его, ретрограда паршиваго, выведу на чистую воду, пусть запомнитъ, какъ на свое непосредственное начальство руку поднимать. Я до послѣдней границы благородства дошелъ: извинился передъ мерзаацемъ и обратно „идіота" взялъ, а онъ... Обращаюсь, говоритъ, къ вамъ, какъ къ лицу оффиціальному, и требую выдать мнѣ удостовѣреніе о побояхъ, пока они доступны всеобщему обозрѣнію! А затѣмъ — протоколъ. Свидѣтелей, говоритъ, болѣе, чѣмъ достаточно. Какъ я не вразумлялъ, что дѣло житейское и выгоднѣе для всѣхъ насъ этимъ инцидентомъ пренебречь, однако не вразу-