Вечерній звонъ : повѣсти о любви
166 нашъ „Гранъ отель1' и освѣдомился. Зналъ, что у насъ больше такому субъекту дѣться некуда. И попалъ въ точку. Здѣсь! Навелъ справочку у швейцара: самый знаменитый на всей Волгѣ адвокатъ, Коломейцевъ! Ну, думаю про Платона Фаддѣича, пропала твоя головушка! Отъ такого знаменитаго оратора не отвертишься научностью. Словами утолитъ! Навѣстилъ отца Константина съ Глашенькой, объясняю положеніе дѣлъ,—оба въ уныніе впадаютъ. Пріятно-.™ попасть свидѣтелямъ въ такое щекотливое дѣло? Да еще лицу духовнаго званія! Если Платонъ Фаддѣичъ вб-время свою жалобу задержалъ безъ движенія, такъ именно изъ-за общей оппозиціи со стороны батюшки, матушки и Леночки: они заявили Платону Фаддѣичу, что ничего не видѣли и показать не могутъ, если тотъ поставитъ ихъ въ свидѣтели происшедшаго за Волгой мордобитія. Когда Платонъ жалобу обратно взялъ, успокоились, а тутъ опять угроза публичнаго разсмотрѣнія всѣхъ похожденій! Ну, и началась катавасія. Отецъ Константинъ скорехонько облачился и къ благочинному. Леночкиному отцу. Тотъ — къ Расторгуеву, а отецъ Константинъ — къ Іероглифову: тогда уже открыто въ городѣ Іероглифова женихомъ считали и тотъ, хотя и не подтверждалъ, но и не отрицалъ. Потомъ благочинный — къ исправнику, исправникъ — къ Расторгуеву. Весь городъ, въ лицѣ значительныхъ особъ своихъ, завертѣлся вокругъ Расторгуевскаго дома на манеръ, какъ земля и всякія планеты и кометы—вокругъ солнца. Иванъ Потапычъ всѣхъ очень пышно принималъ, обѣдами съ мороженнымъ угощалъ и всякими напитками, но что касается своего предпріятія, — ни на какія уговоры и увѣщанія не поддавался. Говорятъ, что когда исправникъ сдѣлалъ ему намекъ, что онъ не привыкъ, чтобы ему въ чемъ-либо отказывали, Расторгуевъ послалъ ему сахарную голову при письмѣ: „Кесарево — кесарю, а Божіе — Богови, ваше высокородіе,