Лѣто господне : праздники

10 мелочи и забылъ-съ... да свой .вѣдь извозчикъ то, сорокъ лѣтъ ваше семейство знаетъ! — Ступай. . .— упавшимъ голосомъ говоритъ отецъ. — Для такого дня разстроилъ... Говѣй тутъ съ вами!.. Постой... Нарядовъ сегодня нѣтъ, прикажешь снѣгъ отъ сараевъ принять... двадцать возовъ льда послѣ обѣда пригнать съ Москва-рѣки, по особому наряду, дашь по три гривенника. Мошенники! Вчера прощенье просилъ, а ни слова не доложилъ про скандалъ! Ступай съ глазъ долой. Василь-Василичъ видитъ меня, смотритъ сонно и показываетъ руками, словно хочетъ сказать; „ну, ни за что!11 Мнѣ его жалко, и стыдно за отца: въ такой-то великій день, грѣхъ! Я долго стою и не рѣшаюсь — войти? Скриплю дверью. Отецъ, въ сѣромъ халатѣ, скучный, — я вижу его нахмуренныя брови, — считаетъ деньги. Считаетъ быстро и ставитъ столбиками. Весь столъ въ серебрѣ и мѣди. И окна въ столбикахъ. Постукиваютъ счеты, почокиваютъ мѣдяки и — звонко — серебро. — Тебѣ чего? — спрашиваетъ онъ строго. — Не мѣшай. Возьми молитвенникъ, почитай. Ахъ мошенники... Нечего тебѣ слоновъ продавать, учи молитвы! Такъ его все разстроило, что и не ущипнулъ за щечку. Въ мастерской лежатъ на стружкахъ, у самой печки, Петръ Глухой и Антонъ Кудрявый. Головы у нихъ обложены листами кислой капусты, — „отъ угара". Плотники, сходившіе въ баню, отдыхаютъ, починяютъ полушубки и армяки. У окошка читаетъ Горкинъ Евангеліе, кричитъ на всю мастерскую, какъ дьячокъ. По складамъ читаетъ. Слушаютъ молча и не курятъ: запрещено на весь постъ, отъ Горкина; могутъ итти на дворъ. Стряпуха, стараясь не шумѣть и слушать, нами¬