Лѣто господне : праздники

48 Солодовкинъ жметъ руку Горкину, смотритъ медаль и хвалитъ. „Только не возгордился бы“, — говоритъ. — У моихъ соловьевъ и золотыя имѣются, а носъ задираютъ только когда поютъ. Принесъ тебѣ, Сергѣй Иванычъ, тенора-пѣвца-усатова, изъ Большого Театра прямо. Слыхалъ ты его у Егорова въ Охотномъ, облюбовалъ. Сдѣлаемъ ему лепетицію. — Идемъ чай пить съ постными пирогами, — говоритъ отецъ. — А принесъ мелочи... записку тебѣ писалъ? Солодовкинъ запускаетъ руку подъ коленкоръ, тамъ начинается трепыхня, и въ рукѣ Солодовкина я вижу птичку. — Бери въ руку. Держи — не мни. .. — говоритъ онъ строго. — Погоди, а знаешь стихъ — „Птичка Божія не знаетъ ни заботы, ни труда?" Такъ, молодецъ. А — „Вчера я растворилъ темницу воздушной плѣнницы моей?" Надо обязательно знать, какъ можно! Теперь самъ будешь, на практикѣ. Въ небо гляди, какъ она запоетъ, улетая. Пускай! . . Я дотого радъ, что даже не вижу птичку, — сѣренькое и тепленькое у меня въ рукѣ. Я разжимаю пальцы и слышу — пыррхх... —-но ничего не вижу. Вторую я уже вижу, на воробья похожа. Я даже ее цѣлую и слышу, какъ пахнетъ курочкой. И вотъ, она упорхнула вкось, вымахнула къ сараю, сѣла.. . — и нѣтъ ея! Мнѣ даютъ и еще, еще. Это такая радость! Пускаютъ и отецъ, и Горкинъ. А Солодовкинъ все еще достаетъ подъ коленкоромъ. Старый кучеръ Антипъ подходитъ, и ему даютъ выпустить. Въ сторонкѣ Денисъ покуриваетъ трубку и сплевываетъ въ лужу. Отецъ зоветъ: „иди, садовая голова!" Денисъ подскакиваетъ, беретъ птичку, какъ камушекъ, и запускаетъ въ небо, совсѣмъ необыкновенно. Въѣзжаетъ наша новая пролетка, вылѣзаютъ наши и тоже выпускаютъ. Проходитъ