Лѣто господне : праздники

74 стится, и въ лицѣ у него испугъ. — Меня, можетъ, и къ раю-то не подпустятъ... О, Господи... ахъ ты, глупый, глупый, чего сказалъ. У меня грѣховъ... — А тебя святымъ человѣкомъ называютъ! И даже Василь-Василичъ называетъ. — Когда пьяный онъ... Не надо такъ говорить. Большая лужа все еще въ полдвора. По случаю Праздника настланы по ней доски на бревнышкахъ и сдѣланы перильца, какъ сходы у купаленъ. Идемъ по доскамъ и смотримся. Вся голубая лужа, и солнце въ ней, и мы съ Горкиныъ, маленькіе, какъ куколки, и бѣлые штабели досокъ, и зеленѣющія березы сада, и круглыя снѣговыя облачка. — Ахъ, негодники! — вскрикиваетъ вдругъ Горкинъ, тыча на лужу пальцемъ,—Нѣтъ, это я дознаюсь ... ахъ, подлецы-негодники! Разговѣлись загодя, подлецы! Я смотрю на лужу, смотрю на Горкина. — Да скорлупа-то! — показываетъ онъ подъ ноги, и я вижу яичную красную скорлупу, какъ она свѣтится подъ водой. На меня вѣетъ Праздникомъ, чѣмъ-то необычайно радостнымъ, что видится мнѣ въ скорлупѣ, — свѣтится дотого красиво! Я начинаю прыгать. — Красная скорлупка, красная скорлупка плаваетъ! — кричу я. — Вотъ, поганцы... часу не дотерпѣть! — говоритъ грустно Горкинъ. — Какой же ему Праздникъ будетъ, поганцу, когда .., Ондрейка это, знаю розбойника. Весь себѣ постъ изгадилъ... Вотъ ты умникъ, ты дотерпѣлъ, знаю. И молочка въ постъ не пилъ, небось? — Не пилъ... — тихо говорю я, боясь поглядѣть на Горкина, и вотъ, на глаза наплываютъ слезы, и черезъ эти слезы радостно видится скорлупка. Я вспоминаю горько, что и у меня не будетъ настоящаго Праздника. Мнѣ больно думать, и становится тяжело дышать. Сказать или не сказать Горкину?