Пчела

Тутъ началась сцена, живо напоминавшая MHi> героевъ Гомера, которые передъ боемъ осыпаютъ другъ друга бранью. Такъ и наши грузины: одинъ черномазый молодецъ съ воловьей выей, стоя на обломкГ скалы, кричалъ зычными, далеко разносившимся голосомъ, точно Ахиллесъ въ войско Траянъ. Сколько хвастливаго задора было въ немъ; стоявппе сзади него замахали руками въ знакъ молчашя и стали прислушиваться къ ответу. И онъ не заставилъ себя долго ждать: до насъ донеслись громте, пронзительные звуки, отъ которыхъ наша милищя захохотала во все горло. Теперь выступилъ другой и начали кричать такъ, что у него налились кровью жилы на лбу; чаще всего слышались слова: Бакракъ-Али и Анцросъ. Зат'Емъ опять пришелъ ответь, вызвавши безконечный хохотъ. „Что они говорятъ?" спросили я Шереметьева, „и что значить постоянно повторяться Бакракъ-Али и Анцроссъ?" „Бакракъ-Али“, отвЪчалъ Шереметьевъ, „стоить противъ насъ; это знаменитый лезгинскш иаибъ или начальники области Анцроссъ; онъ издевается надъ нашей милищей. Противники, какъ видно, очень ловко острятъ, по своему, потому что грузины такъ и заливаются смйхомъ." Нисколько л'Ьтъ спустя, я лично познакомился съ Бакракъ-Али. Съ виду онъ былъ очень мрачный человеки, огромнаго роста, неимовГрно широкоплечШ и съ поразительно низкими голосомъ. На мою просьбу, позволить срисовать его, онъ очень вежливо согласился, и потомъ приказали своему секретарю приложить кь рисунку его печать. Между тЪмъ Костомаровь и друйе офицеры, вел'Ьли подать себе ружья и сделали первые выстрелы. Вскоре весело, въ разсыпную, затрещали ружья, но невозможно было различить, даже въ зрительную трубку, попадаютъ-ли наши пули. Время отъ времени и съ той стороны показывался небольшой белый клуби дыма, и долго спустя доносился глухой звуки и больше ничего. „Видимо, разстояше насъ обманываешь, “ сказалъ Костомаровь, „нужно подойти поближе." Мы спустились ниже и поместились почти у самого выхода изъ леса; редутъ уже заметно увеличился'; выстрелы все таки еще не долетали: незаметно было никакого особеннаго движешя по ту сторону. Но вотъ! теперь пуля должно быть попала: головы торчавши изъ за бруствера, задвигались безпокойно—верно кому-нибудь досталось по шапке! „Можно еще подвинуться," заметилъ Костомаровъ, обращаясь къ Шереметьеву, который лежалъ подъ деревомъ возле меня, въ траве. „Право можно, и ничемъ не рискуя: ружья у нихъ, во всякомъ случае, хуже нашихъ и когда мы будемъ ихъ бить наверняка, они все еще будутъ стрелять на воздухъ. Раненыхъ, конечно, не полагается —не то, какъ вернемся, забранить полковникъ." „Да, и прежде всего генералъ", возразилъ Шереметьевъ, „merci! ..." Поднялся опять на той стороне белый клуби и, прежде чемъ мы разслышали ударь, просвистела пуля между Шереметьевыми и мною, оторвала кусокъ коры отъ дерева, подъ которыми мы сидели, и врылась за ними въ землю. Признаюсь, этой первой пуле я сделали комплиментъ новобранца: низко поклонился въ траву. „Вырыть пулю," засуетились потомъ; „можетъ быть еще можно найти ее; интересно знать какого она калибра; должно быть не маленькая, потому что больше гудела чемъ свистала." Не пришлось рыть глубоко; пуля ушла въ землю всего на какой нибудь футъ: она наткнулась на камень и совсёмъ расплющилась. „Это изъ крепостнаго ружья", вскричали все вмёсте, „пуля болыпаго калибра, оттого такъ и гудела". На людей нашелъ какой-то азартъ: пошло щелканье за щелканьемъ. Въ тоже время было открыто вправо, подъ нами, несколько лезгинцевъ, кравшихся между скалъ и деревьевъ. „А

ну, поддать добраго перцу этими белыми черкесскими! “ „О, чертъ! мимо! вонъ они повскакали все и удираютъ, что есть мочи". Время отъ времени гудело опять крЬпостное ружье и угощало насъ бобами. Назвать ихъ синими бобами было бы неправильно; красными —будетъ вернее, потому что, за недостаткоми въ свинце, лезгинцы стреляютъ, большей частью, медными пулями. Но ими не везло больше и все ихъ выстрелы, очевидно, проносились высоко надъ нашими головами. Тутъ затрубили сверху сигналь къ отступлешю; еще прокатилось несколько поспешныхъ выстреловъ, пронеслись насмешливые крики нашихъ грузинъ и мы исчезли между деревьевъ. На возвратномъ пути я заметилъ, что съ нами былъ и полковой попъ; онъ лихо сиделъ на коне и тоже съ ружьемъ за спиною. Когда я выразили свое изумлеше ио этому поводу, мне разсказали, что у него очень воинственная натура и что часто въ сражетяхъ онъ оказывается самыми усердными стрелкомъ; а братъ его, тоже полковой священники, желая отомстить лезгинцамъ за смерть своего родственника, помогали даже разъ собственноручно поджигать башню, въ которую заперлись осажденные, и вей они погибли въ пламени, благодаря его старашямъ. Вернувшись въ лагерь, я застали передъ нашей палаткой своего конюшаго Валуева, съ печальной миной; полковникъ Гарденеръ, какъ разъ проходившш въ это время мимо, перевели мне непрlятное известие, что моя вьючная лошадь, пасясь, упала со скалы и переломила себе заднюю ногу. „Валуевъ спрашиваети васъ", добавили Гарденеръ, „будутъ ли ему за это палки?" Но такъ какъ я ни мало не настаивалъ на этомъ, то лице беднаго Валуева заметно просветлело и онъ целовалъ мне руку; но теми не менее, въ последствш, заметно было, что я много потеряли въ его мнеши. Полковникъ Гарденеръ обещали мне достать къ завтрему вьючную лошадь. На разсветй все уже поднялось; при всякомъ подобномъ выступлении приходится наблюдать самыя разнообразный сцены. Тутъ снимаются боковыя стенки палатки и остается одна только крыша на четырехъ кольяхъ, а офицеръ все еще спокойно лежитъ на своей железной походной кровати и все еще никакъ не можетъ решиться подняться, хотя наконецъ сносятъ у него и крышу. Тамъ разселись двое офицеровъ на мешкахъ и ящикахъ, которые бы давно уже следовало навьючить на лошадь, стоящую подле, и несколько солдатъ ожидаютъ почтительно —нетерпеливо, когда-же „ихъ благород!я“ кончатъ наконецъ свое чаепийе. Дальше делаетъ свои сборы горная артиллер!я: все по три лошади подъ каждую пушку. На одну лошадь навьючиваютъ лафетъ и колеса, другая тащитъ самую пушку, третья два ящика съ боевыми снарядами. Тамъ внизу выстроилась уже длинными рядами пехота, дальше сидитъ на корточкахъ милищя, или выступаетъ уже, такъ какъ она постоянно идетъ впереди. Вьючныя лошади жмутся тамъ и сямъ отдельными кучками, между ними снуютъ погонщики — татары; таскаютъ палатки, вьюки и мешки; кричатъ, шумятъ и получаютъ тумаки и толчки отъ каждого конвойнаго солдата, которыми они никогда ни чемъ не могутъ угодить. (Продолженм будетъ).

КЪ РИСУНКАМЪ

Видъ сЪиеро-запалныхъ береговъ Ангин, съ карт. С. Рила (английской школы). Какой угрюмый и вместе съ 1!;мъ величественный видь! Мрачно высятся громадный прибрежныя скалы, а возле нихъ, на необозримомъ, безнред'Ьльномъ пространстве привольно раскинулась Атлантика. Небо со всФ.хъ сторонъ заволокло темно-серыми, почти черными тучами. Внезапно поднялся и усилился вЬтеръ. Безпокойно заметались птицы—эти зловёице предвестники бури. Гладкая, светло-синяя равнина океана перестала быть зеркаломъ, она вдругъ гневно насупилась, потемнела и наморщилась; повсюду у береговъ и вдали, на горизонте замелькали ослепительно сверкаюшде гребни, показывая, где приподнялась и, прошумевъ и вспенившись, упала волна. Время отъ времени огромная масса воды, со всего разбега метнувшись о скалы, съ шумомъ отскакпваетъ назадъ, взлетаетъ на воздухъ и тамъ разсыпается блестящими белыми брызгами. Нигде ни одной человеческой фигуры, ни одного даже признака, намека на пребываше человека не видно на этой безграничной равнине, где отъ века молча стоятъ только, какъ немые стражи, эти дишя громады, обреценныя на шквалы и, бури на подавляющш мракъ и безмолв!е зимнихъ ночей. Этотъ мракъ нарушается лишь торжественными мерцагпемъ звездъ, а безмолв!е все остальное время года заменяется глухимъ ропотомъ Атлантики, тяжелыми, гулко раздающимися вокругъ вплесками воды о берегъ. да резкими, однообразными криками безчисленной стаи морскихъ птицъ, черными точками усЬявшихъ скалы и камни. Таковъ безотрадный колоритъ талантливой картины англичанина Рида. Но неужели у этихъ скалъ вечно злится и бушуетъ буря? НГтъ, скоро, вероятно, на темномъ, грозномъ небе произойдете веселая перемена. Покажется изъ за тучъ солнце. Быстро несупцеся теперь облака кой-где разорвутся, и въ щели, словно украдкою, ласково выглянете лазурное небо. Мягйп, щйятный светъ приветливо ляжетъ на серия скалы, оне вдругъ точно вспыхнуть пламепемъ, заблестите, покраснеютъ. Зарево заката прокрадется на небо и мгновенно превратить тамъ черныя тучи въ массы золотаго пара. Светлый прозоръ на небе станете шире. Ветеръ, все еще сильный, безъ устали потопить упрямыя облака къ северу, все дальше и дальше, и скоро совершенно очистить небо; мирно улягутся волны—и куда делась буря! Типы нилицlо>lеровъ гурТйской дружины. Рис. М. О. Микешина. Гуршцы —одинъ народъ съ Грузинами, но подъ вль яшемъ Турокъ, они приняли много обычаевъ этого племени. Гургецъ красивъ, строенъ, а живописный костюмъ его еще более иридаетъ ему красоты. Онъ положителенъ и степененъ, набожень до фанатизма; хитеръ отъ природы, гордъ, отваженъ; при малейшей обиде вспыльчивъ и мстителенъ. Гуршцы славятся какъ отличные стрелки и ходоки, а ихъ любовь къ гомерическимъ обёдамъ въ славе даже у Грузинъ известныхъ мастеровъ попировать. Эти весьма вйрно и живо переданные типы отважной гурйской дружины помимо своего постояннаго художественнаго интереса въ настоящее время представляют еще особенный, чрезвычайный, въ виду той необыкновенной храбрости,' какую дружина такъ блистательно выказала въ недавнпхъ стычкахъ съ турецкими отрядами въ Малой Азш. До сихъ поръ къ сожаленш нетъ еще никакихъ сколько нибудь подробныхъ и определенныхъ известай объ ихъ подвигахъ, а потому намъ пока приходится ограничиться только слЬдующимъ краткимъ указашемъ на нихъ, какое мы находимъ въ телеграмме отъ 15 апреля: Командующей войсками рюнскаго отряда, генералълейтенантъ Оклобжю, доносите, что 13 апреля, въ 6 час. веч., колонна генерала-маюра Денибекова, послё жаркаго боя, заняла оставленный турками барочный лагерь у Махстатэ. Регулярный наши войска заслужили полную похвалу, но особенно отличилась гурийская дружина, показавшая чудеса храбрости во время стойкаго натиска. Русская граница на КавказЪ. Мести въ вольной Сванетlll Месйнская община такъ называемыхъ вольныхъ Сванетовъ находится на нашей закавказской границе въ Кутаисской губернш. Эта бедная живописно расположенная у самого подножья седаго Эльборуса община, состоите всего изъ пяти иебольшихъ селешй: Легшага, Сенока, Нанчаля, Лагушаша и Лагана, который еще недавно, вероятно, кишили жителями, кипели жизнью по случаю мобилизацш нашихъ но вотъ войска перешли заграницу, и въ тихихъ селетяхъ снова все вошло въ прежнюю колею, снова водворился обычный безмятежный покой.

ПЧЕЛА.

271