Родное

53 рый и онъ становился, — протертый ногами до желобка. Камень долго живетъ. Остановился и покрестился на похиливщійся кирпичный столбикъ, накрытый ржавой желѣзкой, сколько уже разъ заплатанной, въ полутемномъ заломѣ котораго стояла безликая иконка. Столбикъ сталъ совсѣмъ маленькій, а когда-то былъ и шире и выше, и надо было дотягиваться, чтобы заглянуть: забивались сюда воробьи. Выходили подъ окна бабы, незнакомыя, молодыя, кланялись и провожали пытливымъ взглядомъ. Выбѣжала худощекая, востроносая бабенка, въ красномъ повойникѣ, съ матежами по всему лицу, съ животомъ, поддернувшимъ синюю юбку, закланялась низко-низко, зачастила: — Здравствуйте, батюшка, Данила Степанычъ! Здоровьице-то ваше какъ... Отдохнуть коли желательно, я вамъ и стуликъ со спинкой вынесла бы... подъ рябинкой-то у меня хорошо, тихо... А онъ поднялъ палку вровень съ грудью и спрашивалъ хмуро: — А ты... чья же? — А Митрія-то Козлова... Козла! — Козла-а?... Что жъ это я не помню что-то... Козла!.. — А какъ же-съ... батюшка, Данилъ Степанычъ... а мой Митрій-то ге-сятникомъ у вашей милости, у Миколай Данилыча... Раньше-то въ штукатурахъ все работалъ, допрежде-то, а теперь ужъ ге-сятникъ... — Черный, что-ль? — Самый, самый онъ! Съ бородкой, рыжій, складный такой мужикъ. За вашей милостью и живемъ... дай вамъ отъ Господа здоровьица, родителямъ вашимъ царство небесное, дѣткамъ вашимъ на здоровье, на радость... Не оставили насъ, сиротъ, попеченіемъ, добрымъ словомъ... просвѣтили нашу убогость...