Родное

31 тукѣ, весь въ цвѣточкахъ, обезъянкахъ и бабочкахъ, съ „летучею колбасою" на картузѣ — султаномъ, разглядываетъ опустившагося на дно синяго „морского жителя" въ трубочкѣ, яростно нажимаетъ въ пленочку и смаху расшибаетъ объ мостовую. — Взять!.. — пальцемъ городовому приставъ. — Вваше... благородіе!., да вѣдь... сдохъ вѣдь!.. Ѳедя съ Ниной уже въ Воскресенскихъ Воротахъ. Идутъ молча. — Погодите... — трогаетъ за рукавъ Нина, беретъ свою розовую обезъянку и прикалываетъ на грудь Ѳедѣ. — Храните ее, всегда! — шепчетъ она значительно. Какой золотистый вечеръ! Какія чудесныя „монашки", курятся рубиновыми головками и понеземному пахнутъ! Какія золотистыя яблочки плещутся въ новенькихъ, золотистыхъ шайкахъ! Дочего румяны и вкусны „грѣшники" на лоткѣ, и какое чудно-зеленое масло льется сонною струйкой въ сѣро-ноздристые ихъ надрѣзы!.. Обоимъ хочется „грѣшниковъ", — и не могутъ сказать объ этомъ. Хочется и яблочковъ моченыхъ. Вспоминаютъ оба кисловатую, сочную мякоть ихъ и красныя зернышки въ сердечкѣ, которыя’разгрызать такъ вкусно! Въ остромъ, съ навозцемъ, воздухѣ — холодокъ. Мелкія лужицы подергиваетъ морщинками. Подъ ногами шершавѣй стало: морозитъ въ вѣтрѣ. — Ниночка... — говоритъ Ѳедя нѣжно, вдыхая необыкновенный, напитанный счастьемъ воздухъ. — Хотите... моченыхъ яблоковъ? — Н-нѣтъ... — кокетливо говоритъ она, встряхивая косами.—Знаете, лучше... пирожковъ съ яблоками!.. — Вѣрно!—радостно говоритъ онъ, тревожно щупая портмонэ. — Сейчасъ по Тверской, вначалѣ... Чуевъ будетъ! Страшно хочется ѣсть обоимъ.